http://svpressa.ru/economy/article/75989/?atc=1  Для обслуживания «трубы» в России достаточно населения в 15 млн. человек (Маргарет Тэтчер). Этот проект последовательно реализуется.

 

Политикой осознанного геноцида, связанного с предотвращением деторождения, можно назвать издание ельцинским правительством постановления № 567 от 8 мая 1996 года об утверждении перечня социальных показаний для абортов - искусственного прерывания беременности. К ним отнесены доходы на одного члена семьи ниже прожиточного минимума, многодетность, отсутствие жилья, проживание в общежитии или на частной квартире, женщина, не состоящая в браке, женщина или ее муж, признанные в установленном порядке безработными, и так далее. Tермин - "аборты по социальным показаниям".

 

Александр Тарасов  «Второе издание капитализма» в России[*] http://www.saint-juste.narod.ru/2kapital.html «Второе издание капитализма» в России (Александр Тарасов) oпубликовано в журнале «Левая политика», № 7–8.


В-шестых, ситуация в такой важнейшей отрасли экономики, как сельское хозяйство, для обоих «изданий» капитализма оказывается диаметрально противоположной по тенденциям. Положение в сельском хозяйстве в царской России до столыпинской экономической революции сверху,  было хорошо изучено. Как бы ни спорили между собой большевики (Ленин), меньшевики (Маслов), кадеты (Кауфман), эсеры (Чернов) и правые (Ермолов), споры эти касались деталей, интерпретаций и прогнозов[25]. В целом  вырисовывалась прозрачная картина. Несмотря на активное внедрение капитализма на селе со времен крестьянской реформы, сельское хозяйство России оставалось крайне отсталым, неразвитым и откровенно полуфеодальным. Большинство хозяйств на селе не участвовало в производстве продукции на рынок, что с точки зрения капитализма абсурдно. По ставшим уже классическими расчетам академика Немчинова, даже после столыпинской реформы, в 1909–1913 годах, помещики производили 21,6 % товарного хлеба, кулаки – 50 %, все остальные крестьяне (подавляющее большинство) – всего лишь 28,4 %[26]. Говоря иначе, большинство крестьян в дореволюционной России обеспечивало только прокорм собственных семей. Это – натуральное хозяйство. Как это выглядело в абсолютных числах, можно почерпнуть из работы Ленина «Аграрная программа социал-демократии в первой русской революции 1905–1907 годов»: Ленин насчитал в Европейской России 10,5 млн бедняцких хозяйств, 1 млн – середняцких, 1,5 млн – кулацких и капиталистических и 0,03 млн – «крепостнических латифундий»[27].

Наличие такого неприкрыто феодального феномена, как латифундии, гарантировало Европейской России крестьянское малоземелье (или, если угодно, аграрное перенаселение): в 1905 году 28 тыс. самых крупных помещиков владели 62 млн десятин (3/4 частного землевладения), в то время как 619 тыс. средних и мелких собственников владели всего лишь 6,2 млн десятин[28]. При этом Ленин высчитал, что для того, чтобы крестьянской семье дожить до следующего урожая, не умерев с голоду и не залезая в долги, и при этом выплатить подати, нужно (в среднем, разумеется) не меньше 15 десятин. Меньше, чем 15 десятинами, в 1905 году владело, как нетрудно подсчитать, 82,3 % всех крестьянских хозяйств[29].

Этот расчет исходил из тогдашней – крайне низкой – урожайности: 41,4 пуда на десятину в Европейской России[30], а урожайность, пусть медленно, но росла. Перед I Мировой войной урожайность дошла до 45 пудов зерновых хлебов, в том числе пшеницы – 55 пудов с десятины (что, впрочем, не выдерживало никакого сравнения с Европой, где во Франции собирали 90 пудов зерна, в Германии – 152 пуда, в том числе 157 пудов пшеницы, в Австро-Венгрии – 89 пудов, в Бельгии – 168 пудов и т.п.)[31]. Именно эта возросшая урожайность и позволила в 1921 году большевикам провести нижнюю границу середняцкого хозяйства не в 15 десятин, а в 8,5 в Черноземье и в 9,5 – в Нечерноземье[32].

Но как доказал академик Л.В. Милов в работе «Великорусский пахарь»[33], переносить в Россию западный сельскохозяйственный опыт бессмысленно: сельское хозяйство России существовало в условиях  неблагоприятных природно-климатически  и российский крестьянин не мог накормить одновременно и себя, помещичье государство. Кто-то один должен был голодать или жить впроголодь. Поскольку вооруженная сила была в руках у помещика, голодать приходилось крестьянину. 

Единственный выход из этого тупика – переход на крупное индустриальное сельскохозяйственное производство. Но это невозможно без уничтожения помещичьего землевладения вообще, равно как и мелкотоварного крестьянского. Именно это обрекло на поражение столыпинскую аграрную реформу - лишь 26 % крестьян вышли из общины, да потом многие вернулись, не достигла поставленной цели – ликвидации аграрного перенаселения. . Столыпинская реформа не могла обеспечить успешного развития капитализма, поскольку в выборе между прусским и американским путями (по Ленину) выбрала оба: и насаждала на селе крестьянский (кулацкий) капитализм, и сохраняла оставшееся от феодализма помещичье землевладение. Между тем вялотекущая гражданская война (крестьяне против помещиков), начавшаяся в российской деревне с 1902 года и достигшая пика в Революцию 1905-го, когда была сожжена шестая часть помещичьих усадьб, показала, что интересы помещиков и крестьян (сельской мелкой, средней и даже крупной буржуазии) находятся в непримиримом противоречии: всё, чего хотели крестьяне, – это разделить между собой помещичьи земли. Это не была война бедных против богатых, это была война классов: сельской буржуазии (в союзе с сельским пролетариатом и полупролетариатом) против феодалов. Это хорошо понял Теодор Шанин, описавший 1905 год как войну сельской общины во главе не с бедняками, а с середняками против своего многовекового угнетателя[35].

Фермерское хозяйство могло успешно существовать в России только на Юге,  это были единственные зоны уверенного развития «американского» капитализма, видно и из того факта, что только здесь существовал устойчиво растущий спрос на вольнонаемный труд и только здесь такой труд сколько-то прилично оплачивался (особенно в Предкавказье)[38].

Pоссийское сельское хозяйство – что до столыпинской реформы, что после – не могло обеспечить существование «высокоразвитой промышленности, торговли и транспорта»[39]. А поскольку столыпинская реформа всего лишь генерализовала конфликт между дворянством и буржуазией (конфликт,  проявившийся в 1905 году и показавший слабость и трусость российской буржуазии), оказалось, что сельский мелкий и средний собственник настроен не буржуазно, а уравнительно-социалистически, это делало бесперспективным капитализм в дореволюционной России.

Стартовым условием «второго издания капитализма» на селе было наличие всеобщей государственной собственности на средства производства, в том числе землю (частью замаскированной под «коллективную» – в колхозах). И хотя певцы «фермерского хозяйства» (вроде Черниченко) расхваливали достижения приусадебных участков, быстро выяснилось, что основную товарную продукцию – хлеб, молоко, мясо, яйца, птицу и уж тем более рыбу – дают не приусадебные участки, а крупное индустриальное сельскохозяйственное производство, как оно утвердилось к концу существования СССР.

Основа этой системы была заложена во времена насильственной коллективизации – и хотя выбранный тогда путь оказался вполне контрреволюционным (не американским и не прусским, а еще более реакционным – английским, в качестве лендлорда выступило государство), стратегическое направление – крупное индустриальное хозяйство – было единственно верным в природно-климатических условиях России.

Но при «втором издании капитализма» эта система была разрушена. Сегодня уровень потребления радикально понизился, однако существующее сельское хозяйство не способно обеспечить и его, поскольку значительная часть агропроизводства ликвидирована. Если СССР в основном обеспечивал себя продовольствием, то сегодня Россия не способна прокормить себя и зависит от импорта.

В формах хозяйствования на селе наблюдается фантастическая неразбериха. Часть колхозов и совхозов функционирует. Часть – превращена в АО и либо погибла, либо стала типичным капиталистическим производством. Значительная часть колхозов распущена, колхозникам раздали их паи – эта часть населения выпала из реального рыночного оборота и вернулась к натуральному хозяйству. Значительная часть сельскохозяйственных земель выведена из хозяйственного оборота. Фермерские хозяйства вновь, как и при «первом издании капитализма», оказались рентабельны только на Юге, во всех остальных местах они умирают[40]. B сельском хозяйстве утверждаются новые латифундии, только владельцами латифундий становятся банки и ФПГ, скупающие пахотные земли и прочие сельхозугодья (в том числе «про запас»). Hовый латифундист сталкивается с ситуацией,  более неблагоприятной для развития капитализма, чем в конце XIX – начале XX века. В Нечерноземье наблюдается одна и та же картина: заброшенные заросшие поля, разрушенные и разграбленные фермы, кладбища ржавеющей техники, вымирающие деревни. То есть «первое издание капитализма» стояло перед необходимостью реформировать сельское хозяйство, а «второе» – в значительной степени создавать его заново. Прежде существовало аграрное перенаселение, избыток рабочей силы – сегодня наблюдается дефицит рабочей силы. Прежде в Европейской России наблюдалась нехватка земли (пресловутое малоземелье) – теперь избыток. Раньше владелец средств производства имел дело с неграмотным, неприхотливым, согласным на низкий доход и лишения работником – сегодня с «разложенным» «периодом застоя» сельским жителем, вовсе не стремящимся «горбатиться за копейку».

« Первое издание» российского капитализма сталкивалось с селом развивавшимся, но чудовищно медленно.  Сегодня российский капитализм имеет дело с вымирающим селом, не способным прокормить страну.