ооеор

Ростовская Марина Николаевна 1998

Социально-политические аспекты системного кризиса капитализма “нового поколения”

Рубеж тысячелетия ознаменовался новыми тенденциями истории, в основе которых лежит мироинтегрирующий процесс как завершающий все стадии качественного и количественного роста человечества. Этот процесс гносеологически должен иметь оттенок гуманизма, но сегодня, когда “процесс пошел” в русле стихийного социал -дарвинизма и неуправляемой инерции, мировое сообщество вступило в полосу острых кризисов, сконцентрированных в узком временном пространстве, на которые накладываются локальные стрессы. Многообразие кризисов формирует режим с обострением, оно создано логикой развития в центрах мировой системы и их откликом на периферии. Правильнее назвать происходящее кризисом сложившегося миропорядка. Его причины лежат вне сферы контроля национальных экономик. Мир находится в полосе деструктивного развития, метастазы идут вглубь, они затронули правовые, финансово-экономические, психологические основы планетарного бытия. Преодоление явления лежит не только в области экономики и политики, но в морально-психологической сфере и сфере понятийных конструкций, однако господствующая ныне доктрина капиталистической перестройки, именуемая неолиберализмом, в принципе это игнорирует. Новый мировой порядок, где “айн фюрер” - Вашингтон, стягивает творчество и возможности в центр, сбрасывая на периферию мировой системы только риски. Неолиберальный режим внедряется повсеместно добровольно-принудительным способом без апробации, согласия, гарантий. Опираясь на этот хилый рычаг западные державы восстанавливают свои пошатнувшиеся экономические позиции, устанавливая монополию на научно-технические достижения, контроль за финансовыми, информационными потоками, подкрепляя достигнутое военными рейдами. Это безальтернативное единообразие, в основе которого электронно-сетевая парадигма, допускает общества, страты, государства исключенного развития от социально-апартеидального до клептократического типа на случай запаздывания.

Основа кризиса демографическая, но его корни в нерегулируемости мировой валютной системы, хотя не стоит отрицать значимость внутристрановых причин, провоцирующих кризис. Главным орудием империалистических держав остается валютно-финансовая и долговая политика, а также вытеснение национальных валют. Субсидирование периферии не компенсирует неэквивалентный отток ресурсов, но дает мощный рычаг удержания зависимости. Потрясающие систему финансовые кризисы позволяют кредиторам скупать за бесценок имущество должников, приватизировать госсобственность национальных систем, внедрять западные организационно-управленческие структуры. Идет воспроизводство схожих неолиберальных правительственных курсов в сильно отличающихся странах при разных ситуациях и разных программах, несмотря на неприятие неолиберализма основными течениями мысли. Россия в этом ряду не исключение, разве что расчленяемая коррупцией, она довела до абсурда игру в одни ворота. Во всех странах периферии наблюдаются сходные, хотя менее глубокие кливажи между социальными издержками экономических процессов и их политической и социальной проекцией, что позволяет судить о новом порядке в целом как изнутри, так извне национальных систем.

Неолиберальная идеология подразумевает:

-гомогенизацию хозяйственных отношений на монетарной основе

-главным регулятором провозглашается стихийный рыночный механизм

-национально-хозяйственный комплекс, суверенитет считаются отмирающими категориями. Главные усилия неолибералов направлено на демонтаж функций государства, сведение к минимуму рычагов госхозяйственной политики. Под натиском условий МВФ экономика оказывается беззащитной и выходит на заведомо пагубный курс. Страны получают кредиты не на развитие, а на оплату долга. Вопрос о нищете не ставится вовсе. На фоне тотального развала национальных комплексов возвышаются ТНК и обслуживающие их мировые финансовые центры, выведенные из-под системы государственного регулирования. МФЦ - это конгломераты банков, финансовых институтов, валютных, фондовых и иных бирж, консультативных и аналитических фирм, захватившие мировой информационный потенциал. Ежедневный оборот валютных бирж сопоставим с суммой золотовалютных запасов центральных банков стран мира. Отсасывая из хозяйственных ячеек значительные денежные ресурсы, они разрывают воспроизводственный контур. ТНК формирует новую подсистему разделения труда. Панораму дополняет множество смежников-посредников и предприятий-однодневок. Необходимость многочисленных соглашений толкает к появлению соответствующей инфраструктуры и плодит специалистов непроизводственного профиля.

Парадокс заключается в том, что несмотря на антигуманность и тупиковость неолиберализма, этой тенденции никакая иная парадигма будущего не противостоит. К тому же слабость сил, стоящих за альтернативными проектами, дополняется неолиберальным шовинизмом, подавляющим на корню даже намек на необходимость конкуренции идей. Не страстное движение убедить движет последних, а обозленность и надменность продвинутых, стремление всех под себя подмять. Такие позиции не могут быть структурообразующими в принципе.

Новый кризис рождает геростратов, но не вождей или народные фронты. Конец столетия не блещет громкими именами типа Рузвельта, Сталина, Гитлера. До сих пор не ясно, каким будет общество ХХIв., ибо монополия неолиберализма на историческую инициативу еще никем не оспорена, хотя сам неолиберализм не тянет на роль долгосрочного гегемонистичного проекта. Но эта парадигма принимает все, даже полярные социально-политические решения общественного устройства. Иные реальные проекты трансформации в поле зрения, увы, не попадают.

Ситуация безальтернативности неолиберализму заключена в том, что в 80-х годы повсеместно строились демократические фасады и рушился авторитаризм. Субъектами социального действия становились в большей мере институты, завязанные на электоральные процессы в обществе. Массы, лишенные традиционно объединяющей антитоталитарной цели, повели себя иррационально, повсеместно поддерживая пагубные курсы, чему способствовали средства массовой информации и процессы деиндустриализации, деформировавшие потенциал социального протеста. Спад производства, расщепление предприятий вызвали тектонический сдвиг в сфере занятости в сторону посреднической деятельности. Все национальные экономики столкнулися с проблемой социальной инфляции и трудоизбыточности (прогнозируется рост безработицы до 60% трудоспособного населения).

В неолиберальной модели единственным критерием деятельности предприятия является конкурентоспособность на мировом рынке. Но экономический детерминизм в условиях господства ТНК превращает все национальное хозяйство в убыточное. Выживают только обслуживающие ТНК мелкие фирмы, на которые перекладывается риск хозяйственной деятельности. Либеральная адаптация к глобализации закрывает путь нации к модернизации хозяйственной системы. Если учесть, что кризис капитализма эпохи глобализации это одновременное сочетание классического и кейнсианского системных кризисов, меры по нейтрализации которых взамоблокируются, если добавить структурные кризисы индустриализации на периферии, порождающие дуальность хозяйства и незавершенность самого процесса модернизации, неурядицы на рынках сырья, вызванные недемократическим, нерыночным и олигопольным характером современной мирохозяйственной системы, экологические и поселенческие проблемы, то будет ясно: сокращается и традиционный, и нетрадиционный пролетариат образца 30-70-х годов. Там, где безработица и неформальная занятость - массовый сегмент, утрачивают свою роль профсоюзы. А именно в сфере неформальной занятости идет прирост рабочих мест, который в 1990-95гг. составил 3/4. Право быть эксплуатируемым все больше становится привилегией.

Главные социальные актеры утратили интерес к завоеванию гегемонии. Национальные общества выглядят фрагментированно-безразличными. Теперь “каждый за себя”, группа отстаивает даже не корпоративный, а индивидуально-групповой интерес (интерес мафии, клана, семьи). Биологическое в популяции объявлено выше социального. Императив национальной и социальной справедливости и солидарности у массы как бы исчезает. Концентрация антивластного конгломерата становится большой проблемой.

Неравенство и внутренний раскол в обществе глубок. Возникла пропасть, отделившая новых русских, мексиканцев, аргентинцев от новых бедных, деревню от города, женщин от мужчин, детей от остального общества. Кливажи идут по национальному, культурному, конфессиональному, профессиональному признаку. Углубление социального неравенства делает неустойчивым достигнутое. Налицо апатия народа, уставшего от повседневной борьбы за выживание. Средства массовой информации закрепляют установки населения на пассивность и антисолидаризм.

Вряд ли воспользуются ухудшением ситуации леворадикальные группы, выступающие против существующей социально-политической системы в пользу социалистического общества. Повстанческие формирования, конституционно неузаконенные, приняли в массе своей демократические правила игры и перестали быть системоразрушающим фактором, перейдя из революционеров в лагерь социал-демократов. Вооруженная борьба идет теперь только за жизненное пространство этносов, а не за альтернативные экономические проекты.

Ростовская Марина Николаевна,

Проблема левой альтернативы в странах периферии при переходе к капитализму начала ХХI века.

Самый глубокий в истории кризис миропорядка, разразившийся в последней четверти ХХ в., открыл эру неолиберализма. Началась стадия турбулентности, множественности парадигм, “здравых смыслов” на фоне раскола реального и виртуального капитала планетарного масштаба. Раскол обуславливает наличие одиозных, социал-дарвинистских, воинствующе-антисолидаритских, открыто манипуляторских антинациональных тенденций. Им противостоят институты и традиций демократической политической культуры, которые только и могут обеспечить стабильность и подлинно реформаторский характер перемен.

Глобализация обуславливает общность характеристик в современном развитии России и периферийных стран, а различия оказываются не в ее пользу. Опыт неолиберальных реформ показал, что обнищавшее население повсеместно поддерживает неолиберальное крыло, а не разумные стратегии развития. Выявилась особенность антиэтатистской трансформации, называемая “неолиберальный фанатизм”: структурообразующие институты индустриализации яростно уничтожаются, что становится главной причиной социальных издержек. Реализуемая модель не порождает ни сопротивления большинства населения, ни альтернативных проектов хозяйства. Система работает в режиме положительной связи. Так блок принятых “оппозиционной” Думой либеральных законов делает невозможным иные изменения в экономике кроме неолиберальных. Критерии добра и зла принесены в жертву “рынку” тогда, когда содержанием предыдущей истории был модернисткий рывок в будущее при живом участии масс. Объяснить конформизм конца ХХ в. инертностью нельзя, как и не объяснить диктатурой, репрессиями, террором. Феномен господствует там, где средина века ознаменована настоящими успехами национальных экономик (в России, в странах госкапитализма Латинской Америки, где пассивность населения на фоне отгремевших классовых войн выглядит нонсенсом). Это главная социологическая загадка.

Другая особенность - в поведение интеллигенции. Исторически интеллигенция была независима от властей. Но уже в средине 60-х появились предвестники надвигающейся бури в виде “политизации” академической и творческой интеллигенции как свидетельство ломки ее самосознания, связанной с утратой прежних представлений о своем месте в общественной жизни. В первую очередь были поколеблены традиционные представления об ее избранности и квинтэссенции разума. Перед интеллигенцией, для которой логосфера - главная область практики, встали задачи анализа действительности как сети непрерывных отношений власти. Потрясения соцальных структур, вызванные тектоническими сдвигами в хозяйственном механизме, меняют отношение общества к слову, языку, культуре. Привычное ощущение культуры изнутри, когда она говорит твоими словами, отпадает. Чтобы не уйти с арены, интеллигенция, взявшая монополию на слово, стремится его “перевзять”, истолковать по-новому. Происходит критический пересмотр культурного наследия, идет рекогносцировка новых возможностей. Отсюда разброд, множество дискурсов, теорий, обрушивающихся на расшатываемый социум.

Сегодня, когда неолиберализм выявил свою несостоятельность, а альтернативы остались в аутсайдерах, повременим, однако, говорить о сворачивании политического процесса. Но налицо деградация демократии третьей волны, которая с усилением авторитарных тенденций приобретает все более формальный или псевдодемократический характер. Это вызвано качеством электората, структурой общества конца ХХ в.

Современное общество сложно стратифицировано. Ошибочно думать, что на руинах индустрии появится здоровый предприниматель или некий “средний класс”. Развалины рождают лишь фантомы, возникающие на базе утратившего основное занятие разнородного городского конгломерата с социальными чертами пролетариата, маргинала, мелкого буржуа, члена преступного мира. Так как общество в СССР конструировалось бесклассовым (по Р.Арону), этот слой в России совершенно новый. В Латинской Америке он известен со времен ускоренной урбанизации. В 70-е годы он был четвертым по численности после мелкой буржуазии, средних городских слоев и пролетариата уже во всех странах капиталистического мира. Сегодня этот социальный тип вышел в абсолютные лидеры. Это продукт социальной инфляции, не подпадающий под понятие “третий сектор”, сектор услуг, (первым считается аграрный, вторым промышленный). Когда мы говорим о возникшем конгломерате, то в первую очередь имеем в виду тех, кто вынужденно занимается в сфере частного бизнеса, отчужден от технологий и получаемых от них прибылей. Сюда подпадает и теневая экономика. Неформалы ранее всех ощутили кризис возможностей государства-нации, первые сменили традиционную, этатистскую (с элементами коллективистско-революционной солидарности) стратегию на стратегию индивидуального выживания и приспособления клиентеллистского типа и даже типа организованной преступности. В России здесь же бывшие аппликанты служб занятости, прошедшие принудительную переквалификацию, смену профессиональной ориентации и общественного статуса. Это трансформирует психосферу социума, общественные ценности, отслеживается в статистике социальных патологий и на любом массиве информации, отражающей предпочтения масс, включая результаты голосований. Насильственная переквалификация значима в Москве, где численность занятых на производстве и в науке сократилось более чем на 75%, (в 1990г. в Москве производилось 15% всей промышленной продукции России, в 1998г.- 3%). При отсутствии безработицы в столице это означает, что бывшие квалифицированные кадры пересели на базары, что подтверждают и социологи.

За годы “реформ” меняется не только профессиональная, но и социальная структура. Общество входит в социальную воронку, когда бедные рождают бедных, больные больных. В бедных семьях живет половина детей и треть стариков. Появились и “новые бедные”. Их бедность вызвана неоправданно низким уровнем оплаты на государственных предприятиях, задержками зарплат и пенсий. Нищета, безработица, экономическая и социальная нестабильность дают социальное дно. Цена реформ по периферии оказалась невыносимой.

К новым условиям приспособились только 20% населения, четверть не привыкнут к ним никогда, остальные чувствуют себя нестабильно (челноки, банковские служащие, работники мелкого бизнеса). 50 млн. россиян живут за гранью нищеты. На выживаемость влияют возраст, пол, образование людей. Не приспособились к новым условиям безработные, 14% населения, все больше среди них тех, кто сидит дома свыше года. Общество находится в состоянии стресса, что проявляется в показателях рождаемости, заболеваемости. Низкий уровень материального обеспечения ведет к потере квалификации, профессионализма, нравственной деградации.

В советское время жизнь правящей элиты текла параллельно жизни основного народа, теперь линии разошлись. В новые богатые попали высшие чиновники. Сегодня в сфере управления 18 млн. человек (1/4 трудоспособных), т.е число их удвоилось. Только управление делами президента обслуживают 12000 высших чиновников, владеющих движимым и недвижимым имуществом на $600млрд. (Известия, 18.11.98), при том, что рыночная стоимость РАО Газпром - $11.5 млрд. (Деньги, 29.11.1998). Региональные бюрократические структуры тоже себя не ущемляют. Их затраты оцениваются в $30 трилл. (Общая газета, 02.12.99). Сложилась особая форма собственности “в хозяйственном ведении”, не частная и не государственная. Она представляет коллективную собственность чиновничества, создает спецсреду их обитания и эшелонированную система привилегий и льгот. Чиновники прикармливают Думу, через эту систему схвачен даже пошив костюмов генпрокурору. Несовместимость с частной собственностью делает их врагами рынка, поэтому на открытие лавки в России требуется в 4 раза больше разрешений, чем в Польше, а коррупция здесь не исключение, а норма жизни.

Социального бунта не предвидится. Население ведет войну с властями своими методами (кроме открытого возмущения учителей, электорального протеста в Приморье, рельсовых войн есть терракты и события на Северном Кавказе, неблагоприятной в экономическом смысле территории).

Сплотить население трудно. Разуму оно не внемлет. Поводом для консолидации остается лишь коррупция, страхи и меньше - безработица. Этим объясняется зашкаливание рейтингов популярности В.Путина, деятельность которого в декабре 1999г. одобряли 69%. Господа и товарищи, либералы и государственники, рабочие и крестьяне, начальники и лотошники сошлись в одном - альтернативы ему нет. А мессия демонстрирует живой интерес ко всему, что тревожит душу среднего обывателя. Сторонникам жесткого порядка премьер говорит: “какой надо, такой и наведем”. От путинской гармонии жесткой руки и неиссякаемой любви к демократии закружилась голова у самых ретивых либералов. Раскрутка пошла через масс-медиа.

За рамками обыденного сознания остается факт, что товарное изобилие всего лишь видимость, что идет разорение большинства страт общества при незначительном улучшении положения городских низов, что наотмашь разрушены подлинно средние слои, включая пролетариат и его институты. Социальная неоднозначность неолиберальных реформ разворачивается на фоне демобилизующей демократии. И это уже не кризис левых и центристских движений, генерирующих альтернативные проекты. Речь идет о проблеме, органично связанной с мировым системным кризисом, с глобальным переходом от капитализма средины ХХ в. к капитализму начала ХХIв. Хотя сам кризис вызван дефицитом левой рациональности, левым труднее приспособиться к новой исторической ситуации. Они заняли оборону против концентрированной атаки рыночного фундаментализма. Пропагандистская машина власти маркирует левых прошлым, а не будущим. На деле нападки идут не на идеологию коммунизма. Коммунизм либералам безразличен. Основной удар направлен против государства-нации вне зависимости от типа системы, поэтому мексиканский государственных капитализм разрушался не менее неистово. Левых бьют за целевую установку усилить экспансию государства в сфере социально-экономической жизни. Таким образом главное поле брани - проблема государства. Причина - мировая интеграция. Основной вопрос заключен в том, возможна ли действенная политика государства по обеспечению финансово-экономической безопасности в новых условиях глобализации. Характер современного кризиса не дает положительного ответа.

К сожалению левые даже в Европе находятся в смятении, не чувствуя произошедших перемен. Они смотрят на мир с позиции минувшего века, защищая функции централизованного государства, сложившиеся в условиях, когда на мировой арене действовали только государственные субъекты. Это сковывает подлинно реформаторские силы, ибо проблема состоит не только в том, чтобы защищать государство как таковое. Стоит вопрос, является ли сегодня государство хозяином или функции гегемона жизни переходят к неподконтрольным наднациональным силам и тенденциям? В 50-60гг. теоретическая мысль строилась вокруг проектов развития национальных комплексов. Начиная с 80-х годов Запад бьется над проблемой финансовой перестройки и адаптации к состоянию валютно-финансовых и долговых проблем. Он фактически противостоит хозяйственной стратегии интеграции периферии в мировое хозяйство. Меняется сама норма исторического развития, поэтому насущно важно отстоять позиции государства в защите от разрушительных действий неолиберальной экспансии. Надо ответить на вопрос, как обеспечить выполнение тех функций государства, которые важны и которые оно осуществляло ранее, а теперь, в условиях глобализации и слабости гражданского общества, выполнять не способно. Это важно потому, так как сам рынок с ними не справится, хотя они необходимы и людям и для обуздания международной рыночной стихии. Нерешенность подобных проблем разрывает связь между протестом самим по себе и поисками выхода, оставляя общество без цельных проектов развития. А проектов всего два: социально-рыночный, основанный на постепенной коррекции курса по любой неокейнсианской, неоструктуралистской, неоэтатической модели или проект кардинальной эволюции с расширением стадии перехода и смешения развития в режиме постоянных качественных изменений (структуралистская модель, типологически сходная с проектами развития Латинской Америки после 1930гг. или СССР в 1960-1990гг.)

Другая трудность видится в слабости и неэффективности складывающихся политических институтов. Демократия вряд ли возможна без экономического роста и решения острых социальных проблем, повышения политической культуры населения. На это нужно время. Намеченные на последний квартал 1999г. выборы в Аргентине, Чили, выборы в Мексике и России в 2000г. вряд ли приведут к неожиданностям. Скорее всего ближайшее десятилетие не принесет никаких перемен. Значит диспропорции в хозяйственных системах будут нарастать, значит кризисное давление усилится и не ясно, как будут стравлены данные напряжения.